Фотограф Саша Маслов за последние 10 лет нашел более 100 ветеранов Второй мировой войны — и проехал полмира, чтобы побеседовать с ними в домашней обстановке. Он беседовал с японским летчиком, которого забрали в армию, когда ему было всего 14 лет, с немецким офицером, которого могли расстрелять свои за то, что он помогал подчиненным, а также с героическим спецназовцем-десантником из Британии. Ниже приводится часть этих удивительных историй.
Кен Смит, Британия
Я помню тот день, когда началась война. Я был в церкви, а Чемберлен должен был в 11 часов сделать важное заявление, и поэтому я побежал домой. Помню, как он сказал: «Мы находимся в состоянии войны». Нам сказали, что надо быть готовыми к воздушным налетам, и поэтому я в первую очередь пошел в сад и выкопал глубокую траншею. Я сидел там целый день в ожидании бомбардировки. Но ночью прошел сильный дождь, и к утру траншея была полна воды. Я любил футбол, а один мой друг сказал мне: «Иди в королевскую морскую пехоту; там они все время играют в футбол». Я поступил на службу в 18 лет, и меня отправили на корабль «Манчестер» в Ньюкасл. Мы ходили вокруг Исландии в лютый холод в поисках немецких метеорологических судов. Как-то раз мы зашли в залив Скапа-Флоу неподалеку от побережья Шотландии, чтобы взять на борт припасы с корабля «Худ» (это последний линейный крейсер, построенный для ВМС Британии). Там я получил телеграмму о том, что мой отец умирает. Я попытался получить увольнительную, но поскольку был наводчиком орудия, командир меня не отпустил. Я обратился с просьбой к капитану: тот тоже ответил отказом. Тогда я сказал: «Можно мне обратиться к адмиралу?». Он находился на борту «Худа». Мне пришлось надеть мою лучшую форму, прежде чем отправиться к нему. Пока я готовился, моряки заметили «Бисмарк» (немецкий линкор). Одетый в парадную форму, я начал помогать поднимать якорь. Раздался сигнал горна, и мы стремительно вышли из Скапа-Флоу. Мы отправились на поиски к северу от Исландии, а «Бисмарк» пошел в обход Датского пролива. «Худ» же отправился на юг. «Бисмарк» его потопил, буквально разорвав в клочья. Мы преследовали «Бисмарк» до тех пор, пока у нас не закончилось топливо. Нам повезло, потому что спустя неделю его потопила группа из пяти кораблей. Затем мы пошли в составе конвоя на Мальту. Мы почти дошли до Мальты, когда нас атаковали самолеты-торпедоносцы. Корму у нашего корабля разворотило; было много убитых. Палуба была вся в крови и масле, повсюду лежали трупы. Мы отправились назад в Гибралтар, где нас залатали на скорую руку. Но провести ремонт полностью они не могли, так как у них не было нужного оборудования. Тогда мы направились в Филадельфию. Как только корабль пришвартовался, на борт поднялись сотни рабочих и приступили к ремонту. Все делалось тайно, потому что Америка в то время еще не вступила в войну. Затем меня направили на другой корабль — «Пенелопа», который получил столько дыр и пробоин, что его стали называть «Перечница». Немцы в тот момент в 1941 году готовились к вторжению в Грецию; поэтому, когда мы вышли из Алжира, то наткнулись на их армаду, шедшую в направлении Греции. Мы потопили большую часть немецких кораблей. Когда мы уже уходили, в нас попала бомба. Многие из находившихся на палубе погибли. Старшина спросил меня, не хочу ли я стать спецназовцем, и я ответил: «Кем угодно, лишь бы убраться с этого корабля». Вскоре после моего ухода «Пенелопа» получила три пробоины от торпед. Вместе с ней на дно ушли 417 человек. Остаток войны я провел в составе нового совершенно секретного диверсионного подразделения (Специальная авиадесантная служба САС). Сначала меня отправили на базу САС в Хайфу, затем я занимался лыжной подготовкой, учился прыгать с парашютом, прошел курс снайперской подготовки в Каире (мы ездили к пирамидам, где было стрельбище). Потом меня откомандировали в отделение катеров специального назначения. Мы совершали диверсионные рейды на разных островах. В 1944 году меня ранили в руку во время ночного рейда на острове Лошинь в Хорватии. Пуля так там и осталась. Когда война закончилась, наше подразделение получило приказ возвращаться, и я на первом катере прибыл в Англию. Сейчас прошлое вспоминается с трудом, но эти моменты я помню хорошо, как будто все было вчера.Хаку Кикучи, Япония
Я родился в крестьянской семье, где было шестеро детей. Я был четвертым ребенком и единственным мальчиком. Когда началась война, мужчины из моего района (Ибараки, Восточная Япония), пошли в армию. Я начал подготовку в 1941 году, когда мне было 12 лет. Я был молод и хотел помочь своей стране. Смерти я не боялся. Нас учили, что погибнуть за родину — это большая честь. Всем промыли мозги, и мы думали, что это очень благородно. Когда мне исполнилось 14 лет, я подал рапорт, решив стать летчиком. Американские самолеты летали над нами и бомбили нас. Когда японские самолеты встречались с ними в воздухе, американцы их сбивали. Я помню, что очень сильно боялся. Как-то раз появилась целая туча истребителей P-51 «Мустанг». Их было так много, что они закрыли все небо. Они сбивали все подряд. Когда я услышал об окончании войны, то подумал, что всему конец. Я сначала не мог в это поверить. Нам все время говорили, что мы побеждаем. Но, опять же, нам промыли мозги до такой степени, что мы считали императора Хирохито богом. Поняв, что он никакой не бог, мы утратили желание и волю воевать. Мы были в смятении. На этой войне ни за что погибло огромное множество людей.Стюарт Ходс, США
В день нападения на Перл-Харбор мы с братом сидели на кухне в родительском доме в Нью-Йорке. Услышав страшную новость, мы начали прыгать от возбуждения. Мы хотели воевать. Я решил стать летчиком, прочитав в газете объявление о наборе. В 1943 году, когда мне исполнилось 18 лет, меня призвали в армию в корпус армейской авиации (тогда названия ВВС еще не было) и направили на обучение. Потом было 10 недель проверок. Были проверки на дальтонизм, нас запускали в комнату со слезоточивым газом, проверяли, умеем ли мы плавать. После начальной подготовки нас направляли либо в летную школу многомоторных самолетов (бомбардировщики), либо в летную школу одномоторных (истребители). Меня направили в летную школу многомоторных самолетов, потому что были нужны летчики бомбардировочной авиации. Многие хотели стать летчиками-истребителями из-за окружавшего их романтического ореола, но здесь также был маленький секрет: истребители меньше подвергались опасности. Потерь у них было меньше, чем в бомбардировочной авиации. И мы не были отчаянными сорвиголовами, как те огнедышащие храбрецы из «Лучшего стрелка». Всем хотелось жить. На задания мы летали примерно дважды в неделю. Я любил летать — я просто с ума сходил по небу. В шестой или седьмой раз меня послали искать цель для нанесения удара в Альпах, но все было затянуто темными тучами. Нам разрешили отбомбиться по неплановой цели (не по той, которую мы должны уничтожить в соответствии с летным заданием). Поэтому мы нашли мост и разбомбили его. Я накренил самолет, желая убедиться, что мы попали. Тогда у меня впервые появилось вполне реальное ощущение, что я убиваю людей.Анатолий Уваров, Россия
В мае 1942 года, пройдя начальную подготовку в военно-морском инженерном училище в Ленинграде (сейчас это Санкт-Петербург), я получил назначение в Каспийскую флотилию. Работы было много. Из столицы Азербайджана Баку шли танкеры с нефтью, которую затем перекачивали в танкеры поменьше. Эти суда шли вверх по Волге на нефтеперерабатывающие заводы. Немцы узнали об этом и начали бомбить пункты перевалки. Поэтому Каспийскую флотилию привлекли к борьбе с немецкой авиацией. Наш корабль «Полюс» раньше был обычным гражданским судном, которое переоборудовали, поставив на носу и корме зенитные орудия. Он оказался настолько эффективным, что немцы были вынуждены сбрасывать свои бомбы с большой высоты, что снижало точность попадания. Я помню, что за это время был подбит лишь один танкер. Дело было ночью. Нефть разлилась и начала гореть прямо в воде. Ужасная сцена. Казалось, что горит само море. Я видел, как люди прыгали с объятого пламенем судна. А прыгать они могли только в огонь на воде. После войны меня наградили медалью «За победу над Германией». Награду вручили во время Парада Победы, который состоялся 24 июня 1945 года. Это был выдающийся, необыкновенный парад, организованный по приказу Сталина. В нем участвовало около 15 000 военнослужащих. Я никогда не забуду этот день. Он останется со мной на всю мою жизнь. Микеле Монтагано, Италия
В 1942 году я служил в пограничных войсках и воевал с югославскими партизанами Тито (антифашистское сопротивление во главе с коммунистами). Было трудно. Днем они улыбались и здоровались, а по ночам становились нашими врагами. В сентябре 1943 года командование приказало нам возвращаться домой, так как Италия стала врагом Германии. Спустя два дня нас схватили нацисты. Они обращались с нами как с животными. Нас разместили в поездах по 50−60 человек в вагоне и держали там девять дней в спертом воздухе. Потом нас стали развозить по разным лагерям. Муссолини заключил соглашение с Гитлером, и нам было сказано, что итальянские военнопленные должны работать на немцев. Я был среди тех 214 человек, которые отказались, заявив, что по нормам международного права солдата нельзя принуждать к гражданской работе. Немецкие охранники разделили нас на две группы и пригрозили, что если мы не будем работать, они расстреляют часть военнопленных. Мы все равно отказались, и нас повели наружу на расстрел. Мы ждали шесть часов, но ничего не произошло. Позже мы услышали, что на государственном уровне было решено сохранить нам жизнь. Нас отвезли в немецкий лагерь в Унтерлюс (недалеко от деревни Бельзен), где охранники часто избивали пленных. Нас ждала смерть. Но прошло 40 дней, и появились войска союзников. И мы оказались на свободе. Нашему счастью не было предела.Вилли Глазер, Канада
Мои родители были польскими евреями. Детей в семье было пятеро: три сестры и два брата. Жили мы в немецкой Баварии, и у нас было счастливое детство. Но потом к власти пришел Гитлер, и стало трудно и страшно. Мой отец, занимавшийся экспортом игрушек, изо всех сил пытался вывезти нас всех в Англию, но ему это не удалось. Он сумел отправить туда одну из моих сестер, а в 1939 году, когда мне было 17 лет, он договорился, чтобы я уехал в Белфаст. Я решил, что обязан воевать, и отправился на призывной пункт. Из-за моего паспорта меня направили в польскую армию, которая формировалась в Шотландии. Ближе к концу войны, когда я служил в 10-м (польском) моторизованном полку, мы получили приказ подготовить танки и направиться в Нормандию. Прошло несколько недель, и нас бросили в одно из самых крупных сражений той войны — в Фалезский мешок. Британские, американские и польские войска вступили в бой с немецкой группировкой численностью более 50 тысяч человек. Владея немецким языком, я допрашивал немецких солдат и узнал, что некоторые офицеры были из полка СС (личная охрана Гитлера). Я попросил одного из них показать свое удостоверение и увидел, что он из моего родного города. Я начал говорить с ним на нашем диалекте, а затем сказал, что его допрашивает еврей. Это его просто убило. Прошли годы, я осел в Канаде, а потом узнал, что моих родителей, а также двух сестер и брата убили в концлагере Белжец. Я часто думал об этой войне. Мне непонятно, как мои друзья-христиане могли убить такое огромное количество людей. В детстве мы играли все вместе. А потом война превратила их в монстров. Это было ужасно, но я не мог себе позволить сломаться.Ули Йон, Германия
Окончив в 1944 году офицерскую школу в Берлине, я отправился в Бельгию, где участвовал в наступлении в Арденнах. 31 декабря я потерял левую руку. В армии действовал приказ высшего командования, что при ранении в руку или ногу конечность следует ампутировать, так как в этом случае процесс выздоровления идет быстрее. То есть спустя четыре недели военнослужащий с ампутированной конечностью снова попадал на фронт. Позже я вернулся в Германию, чтобы провести свой последний бой против американцев. Солдаты на фронте понятия не имели, что происходит дома. Нам говорили, что мы не будем воевать с Америкой и Францией, что мы будем просто спасать свою родину. Наверное, многие из нас поступали неправильно из благих побуждений. Помню, как-то раз накануне Рождества, когда я был в России, солдаты начали бросать друг другу через линию окопов подарки, полученные из дома. Там были конфеты, пирожные, сигареты. Символ праздника. В последний год войны была полная неразбериха. Я был офицером, командовал подразделением и совершил нечто недозволенное. Я распустил свое подразделение. Каждому солдату я выписал отпускной билет, а потом отправил их по домам группами по 2−3 человека, выдав по одному автомату на группу. Все они добрались до дома. Меня за это могли расстрелять, но война заканчивалась, и я чувствовал, что солдатам надо домой. После войны я наладил связи с ветеранами из многих стран: Франции, России, США. Среди бывших врагов у меня появились друзья. Только те люди, которые воевали, знают, что такое война.
Последнее редактирование:
