Масштаб изъятия приватизированных активов в пользу российского государства подтверждает, что дело не в отдельных случаях, а в новом принципе отношений бизнеса и власти -- частная собственность остается за владельцем до тех пор, пока аргументы высшего порядка не потребуют ее изъятия
Начало 2024 года вернуло в повестку проблему передела собственности — возвращения государству приватизированных предприятий. Эта тенденция разгонялась с прошлого года, когда по стране прошла волна исков прокуратуры, хотя и затихла в осенние месяцы. Какие-то предприятия среднего бизнеса были национализированы, но самый громкий кейс, , закончился мирным соглашением: предприниматель вызвался помочь детям, прокуратура отозвала иски. Что в реальности стоит за этим компромиссом, обществу неизвестно.
Количество и качество
Затишье оказалось временным. В феврале прокуратура процесс национализации Ивановского завода тяжелого станкостроения (ИЗТС). В марте на финишную прямую дело против владельцев Челябинского электрометаллургического комбината (ЧЭМК). Выпадающая из логики история произошла с миноритариями Соликамского магниевого завода (СМЗ): в процессе деприватизации актива суд изъять у них акции, приобретенные до этого на торгах Московской биржи.Сумма накопленных примеров подтверждает, что дело не в отдельных случаях, а в новом принципе отношений бизнеса и власти: частная собственность остается за владельцем до тех пор, пока аргументы высшего порядка не потребуют ее изъятия, особенно в отношении активов, связанных с ВПК — ивановский и челябинский заводы попадают под эту категорию.
Внутри государственной машины происходит конфликт между двумя импульсами: возвращать стратегические активы там, где для этого открывается юридическая перспектива, или демонстрировать, что в России бизнес может чувствовать себя спокойно. Традиционный тезис президента считывается примерно так: «Говорили же вам, остолопы, что вкладываться надо в Россию — здесь гораздо безопаснее, чем на Западе». Возможно, этот политический аргумент будет сдерживать азарт судебной системы от крайних вариантов. Что будет меняться с более высокой вероятностью, так это представления об автономности крупного бизнеса.
Закрытие института
Дискуссия о стабильности права собственности на бизнес-активы стара, как российский рынок. Достаточно вспомнить об условности самого закрепленного в национальном культурном коде понятия «владение». Владеть металлургическим комбинатом, нефтяным активом, аграрной латифундией можно в той мере, в какой это обусловлено выданным мандатом. Роль мандата играет конвенция: государство определяет коридор возможностей для основного владельца, границы которого подвижны и ситуативны. При этом власть фактически контролирует важнейшие стратегические решения и самое главное — структуру собственности. Если предприниматели старой школы хорошо понимают этот принцип («Все отдам, когда скажут», — как когда-то Олег Дерипаска), то бизнесменам новой волны это пришлось объяснять на практике, как в случае с или .В такой модели собственник выполняет функцию медиатора, связывающего ключевых стейкхолдеров: государство, рынок, регионы деятельности, персонал. Его задача — обеспечить баланс интересов между государством и рынком. Пока медиатор справляется с задачей, его возможности будут широки, но если баланс интересов окажется нарушен, власть включит функцию корректора, коридор начнет сужаться. Назовем эту модель новой редакцией концепции солидаризма с его базовым — «мы все в одной лодке».
В ноябре 2023 года ЦСП «Платформа» совместно с РАСО провели в Белграде закрытую сессию по отношениям собственности в новом контексте. Представители бизнеса подтвердили наши ключевые гипотезы. В резюмирующем докладе : «Понятие крупной собственности находится в процессе деинституализации: любой актив может быть изъят из прежнего владения в «национальных интересах» — это не вызовет ни острой публичной реакции, ни активного оппонирования со стороны бизнес-сообщества. Механизмы этого изъятия могут быть вариативны: от ревизии прошлой приватизации до административных стимулов по продаже активов… В новой ситуации решением экзистенциальной проблемы бизнеса мог бы стать вариант неформализованного общественного договора, определяющего социальную миссию капитала и владельцев — быть эффективным медиатором между ключевыми стейкхолдерами: государством, обществом и рынком».
Ключевая роль в этой конструкции принадлежит государству. Если в крайнем варианте ему потребуется встроить собственность в структуру «Ростеха» или иную цепочку — это рок, неизбежность. Или, иными словами, культурный код. Может быть, кто-то назовет это несправедливостью, но правила игры хотя бы интуитивно, но угадываются. Единственный рецепт, который здесь можно применить — это рассматривать бизнес не только в качестве коммерческой структуры, но и социального института. Чем сильнее социальный бренд компании, тем спокойнее и за ее корневую деятельность.
а нас всех закодировали
И без кавычек. Как бы наоборот по сравнению с 90-ми. Ибо не фиг
другие приоритеты. Вы прекрасно понимаете, где?, не лукавьте)) Чтобы ответить на ваш вопрос, надо начинать года с 2003-го, тогда элите
первый раз начертили красную линию.
